архитекторов. Их непременно следовало использовать. Создали группу: директор, строительные рабочие, архитекторы. После долгих споров выработали программу; воцарился созидательный дух, возникло чувство сопричастности. Постепенно заинтересовались рабочие. В конце концов, они до такой степени прониклись мыслью, что план принадлежит им, что, если какой-то архитектор осмеливался сделать замечание, по их мнению необоснованное, они без колебаний объявляли забастовку.

Подобные методы можно было бы счесть спорными, если бы не результат, доказывающий, что они оказались успешными.

3

Все – атлеты

Университеты, колледжи для мальчиков, колледжи для девочек – они рассеяны по всей стране. Просвещать – великая американская забота.

– Из наших молодых людей, включая самых тщедушных, мы делаем атлетов, – заявляет директор Принстонского университета.

Все – атлеты!

Главные американские матчи, происходящие обычно днем в субботу, собирают вокруг двух противоборствующих команд на разбросанных по всей стране стадионах толпы в шестьдесят тысяч человек. Главные матчи разыгрываются между университетами: Йель против Принстона, Колумбия против Гарварда. Освоение наук, литературы и искусства от этого не страдает. Ведь в сутках двадцать четыре часа – этого времени вполне достаточно, чтобы загрузить мозги и накачать мышцы.

Колледж? Американцы постоянно повторяют: «В колледже…». В глубине души у них всегда хранится воспоминание об этом славном и прекрасном времени – прекрасном периоде их жизни. Роскошные клубы, одноименные университетам, продолжают по всей территории страны собирать серьезных деловых людей и на всю жизнь продлевают сияние дней их молодости.

Оснащение колледжей и университетов очень своеобразно. Здесь есть всё для комфорта, всё для тишины и спокойствия, всё, чтобы укрепить тело. Каждый колледж или университет – это самостоятельная градостроительная единица, город – большой или маленький. Но непременно зеленый. Лужайки, парки, стадионы, галереи, столовые – настоящее гостиничное хозяйство с удобными номерами. Почти везде добротные постройки в готическом стиле – вот так-то! – богатом, пышном, хорошо выдержанном. Денег полным-полно. Такой-то миллионер, такая-то вдова миллионера охотно завещают свои состояния колледжам для мальчиков или девочек, где так сладко протекают молодые деньки.

Думаю, это очень хорошо. Однако во время этих торжественных визитов я размышляю о жизни парижских студентов – большинства из них: восьмой этаж, мансарда, кран с холодной водой на промежуточной лестничной площадке, «венецианские пьомби» [97] летом и сибирские морозы зимой. Одиночество в самом сердце огромного города. Я и сам через это прошел. Столь суровая школа жизни, что это: плодотворное обучение или опасность для общества? Парижские студенты, с их вялыми мышцами и пустыми желудками, в темных улочках и на узких лестницах тяжко добывают научные знания и жизненный опыт. Это не соответствует «тейлоризму» [98]: каждой вещи свое время. Удержусь от резких суждений, поскольку не уверен. В тучное изобилие утопающих в зелени американских колледжей открыт доступ малоимущим. Учреждение трогательно позволяет им пользоваться всеми благами и дойти до поставленной цели: учиться, знать. Они платят «натурой»; по очереди работают в столовой или убирают спальни. Америка в высшей степени демократична; в этом факте нет никакой зависимости: я плачу, так что я ничего не должен. Отсюда равноправие и исключительные товарищеские отношения. Кое-кто может усмотреть в этом классовую борьбу. Объективно говоря, в нынешнем состоянии США мне это представляется мудрым и великодушным решением.

Американский университет – это собственный мир, временный рай, приятный этап жизни.

…Я направляюсь в Вассар, колледж для девочек из богатых семей. Из Нью-Йорка автомобиль углубляется на север, в Вестчестер; миновав нью-йоркские slums, мы выезжаем на Park-ways – парковые автострады, проложенные через отборные ландшафты – недавнее американское изобретение. Отменное дорожное полотно, вправленное в бортовой камень; пересечения происходят на разных уровнях. Всё, что могло бы быть решено чисто технически и, возможно, с архитектурной точки зрения, напротив, подчинено идее ландшафта. Изучены возможности проложить поперечную автостраду по живописному мосту; изогнутые перемычки вьются между скалами, прелестными кустарниками, цветами и газонами. Park-ways опутают территорию США сетью извилистых, очаровательных и живописных, слегка спрямленных дорог. Эпопея времен Людовика Пятнадцатого или Наполеона, славные примеры которой являет нам Франция: ее прямые дороги, безучастные к холмам и возвышенностям, которые запросто преодолевает автомобиль, настолько они кажутся созданными для него, заменены благодаря искусным исправлениям. Это совсем иное дело; мне было бы жаль, если бы одно заменило другое. Лучше, чтобы существовали оба решения, отвечая разным запросам: пасторали или героике.

Мы включаем в «форде» радиоприемник. Никаких помех, звук безукоризненный; национальное достоинство. Осенний день, конец бабьего лета. Буйной красной листвы уже нет. Пьеса для фортепиано: «Тема с вариациями» Гарри Хопкинса. Потом хор и рояль. В душевном отдохновении этой поездки на скорости сто километров в час пойманная на лету музыка обладает волнующим очарованием. Американская музыка. Здесь тоже вырисовывается новый феномен.

Мы прибываем в колледж «дев, увенчанных цветами» [99]. Роскошный парк, здания рассеяны по лужайкам. Прежде чем начать священнодействовать, я иду взглянуть на свои подмостки. Дюжина барышень заканчивают демонтировать декорации вчерашнего спектакля. Они сами их придумали и сделали: остов, листы фанеры, пилы, гвозди, молотки и клещи, банки с красками и кисти. Девушки одеты в рабочие комбинезоны или купальные костюмы. Мне доставляет удовольствие смотреть на их прекрасные тела, оздоровленные, укрепленные физическими упражнениями.

Здания сверкают пышностью роскошных клубов. Эти барышни на четыре года заперты здесь, как в монастыре. Радостном монастыре.

Спустя два часа амфитеатр заполняют шесть сотен девушек. «Черт побери! – думаю я, имеющий предыдущий опыт американских университетов, – как удержать внимание этих тысячи двухсот пар смеющихся глаз?» Повсюду в Штатах я говорю по-французски. Прощупаем почву, сострим. Есть! Клюнули! Все поняли! Никогда еще за границей у меня не было столь чувствительной аудитории. Какое удовольствие, я наслаждаюсь, излагая свои рискованные идеи, лучшими пропагандистами которых станут эти будущие женщины. Когда я закончил, случилось неожиданное: девичья толпа бросилась к сцене, стремясь завладеть пятью или шестью большими рисунками, только что созданными на их глазах. Они увешают ими столовую или учебную комнату? Как бы не так! Они рвут, кромсают, разрезают их на мелкие куски. По кусочку для каждой амазонки. Возникает автоматическая ручка: «Подпишите, подпишите!»